Роботы и Империя - Страница 53

По залу прокатился глухой рокот. Слева от Глэдии как будто кто-то простонал. Она быстро взглянула и увидела, как Д. Ж. схватился за голову. Глэдия сказала:

– Но это пассивный метод измерения времени. Здесь количество не переходит в качество. Моя жизнь была спокойной, можно сказать, тусклой. Я шла по проторенному пути, огражденная от неприятностей, ведомая четко функционирующей социальной системой, в которой нет места никаким переменам и экспериментам, и моими роботами, которые всегда стояли между мной и любыми неприятностями. Всего дна раза в жизни я испытывала переживания, и оба раза были трагичными. Когда мне было тридцать два года – меньше, чем многим из вас, – меня обвинили в убийстве. Два года спустя я оказалась замешана в другое убийство. В обоих случаях следователь Элайдж Бейли был на моей стороне. Я уверена, что многие из вас, а возможно, даже все, знакомы с ситуацией, описанной сыном Элайджа Бейли. Теперь к этим двум я могу добавить и третий случай, потому что в этом месяце я испытала великое волнение, достигшее пика, когда от меня потребовалось встать здесь, перед вами, а это было совершенно не похоже на то, что я делала всю свою жизнь. Должна признаться, что только ваша приветливость и радушный прием сделали это возможным. Сравните это со своей жизнью. Вы – пионеры и живете в новом мире. Он растет вместе с вами и будет расти после вас. В этом мире каждый день – приключение. Сначала холод, потом жара, потом опять холод. Непредсказуемый, переменчивый климат. Вы не можете позволить себе прожигать время, как в мирах, где перемен почти нет. Многие жители Бейлимира – торговцы. Половину своей жизни они рыскают в космосе. Когда вы приручите эту планету, многие ее обитатели перекинут сферу своей деятельности на новые планеты или присоединятся к экспедициям, ищущим новые миры, где еще не ступала нога человека, чтобы сделать их пригодными для обитания. Если мерить жизнь событиями и делами, свершениями и волнениями, то я – ребенок, моложе любого из вас. Большая часть моих лет – балласт и тяжесть, тогда как вы с каждым годом духовно богаче и неуемнее. Так скажите еще раз, мадам Лэмбит, сколько вам лет?

Лэмбит улыбнулась:

– Пятьдесят четыре полноценных года, мадам Глэдия.

Лэмбит села, и зал снова разразился аплодисментами.

– Глэдия, кто научил вас так управлять публикой? – хрипло спросил Д. Ж.

– Никто, – шепнула она. – Я никогда этого не делала.

– Тогда закругляйтесь, пока вы на коне. Тот тип, который встает, наш главный ястреб. Не стоит с ним разговаривать. Скажите, что вы устали, и сядьте. Со стариком Бастервейном мы управимся сами.

– Но я не устала, – возразила Глэдия. – Мне самой интересно.

Человек, стоявший почти у самой сцены, был высок и крепок, с седыми нависшими бровями. Редкие волосы его были седыми, одежда – черная, мрачная, белые полосы сбегали по рукавам и штанинам брюк, словно очерчивая его тело. Голос его был низким и звучным:

– Меня зовут Томас Бастервейн, но больше я известен как Старик, наверное, потому, что кое-кто считает, что я слишком зажился на этом свете. Не знаю, как обращаться к вам, поскольку у вас вроде бы нет фамилии, а я не так хорошо знаком с вами, чтобы звать вас по имени. Честно говоря, я и не хочу быть вашим знакомцем. Похоже, вы помогли уберечь наш корабль на вашей планете от ловушек, поставленных вашим же народом, и мы вам за это благодарны, а вы в ответ принялись болтать насчет дружбы и родства. Чистое лицемерие! Это когда ваш народ считал себя нашими родичами? Когда это космониты чувствовали, что имеют какое-то отношение к Земле и ее народу? Конечно, космониты – потомки землян, Мы этого не забываем и помним, что вы забыли это. Более двух столетий космониты заправляли в Галактике и считали землян отвратительными маложивущими больными тварями. Теперь, когда мы становимся силой, вы протягиваете нам руку дружбы, но рука эта в перчатке, как и у вас. Вы стараетесь не воротить от нас нос, а в носу, небось, фильтры? А? Я прав?

Глэдия подняла руки.

– Возможно, люди в зале и тем более те, кто видит меня по гипервидению, не знают, что я в перчатках. Их не заметно, но они есть, и я этого не отрицаю, И носовые фильтры, чтобы при дыхании в легкие попадало меньше пыли и микроорганизмов. И время от времени я тщательно полощу горло. И моюсь чаще, чем требует элементарная гигиена. Этого я тоже не отрицаю. Но дело во мне, а не в вас. У меня слабая иммунная система. Моя жизнь слишком комфортабельна, и я слишком мало рисковала. Я не выбирала такую жизнь, но должна платить за это. Что сделал бы любой из вас, окажись он в моем положении? Что сделали бы в частности вы, мистер Бастервейн?

– Я сделал бы то же, что и вы, – угрюмо ответил тот, – и рассматривал бы это как признак слабости, отсутствие жизнеспособности, а следовательно, обязан был бы уступить дорогу более сильным. Женщина, вы говорили о родстве с нами. Но мне вы не родня. Вы из тех, кто пытался уничтожить нас, когда был силен, а ослабев, заискивает перед нами.

В зале началось явно недружелюбное движение, но Бастервейн держался твердо. Глэдия мягко спросила:

– Вы помните зло, которое мы причинили вам, когда были сильны?

– Не бойтесь, мы не забудем. Мы помним об этом всегда.

– Прекрасно! Значит, вы знаете, как этого избежать. Вы знаете, как плохо, когда сильные подавляют слабых, и, значит, теперь, когда все перевернулось и вы стали сильными, а мы ослабели, вы не будете подавлять нас.

– Ну-ну, слышал я такие аргументы. Когда вы были сильны, вы знать не знали о морали, а теперь хватаетесь за нее.

– Однако вы, когда были слабы, все знали о морали и были потрясены поведением сильных, а теперь, став сильными, забываете о морали.