Если его план уничтожения Земли сработает, как может – и должен сработать, то со временем Мандамус станет преемником Амадейро на посту Председателя Совета, Так будет даже справедливо, подумал Амадейро во время редкого приступа самоотверженности.
В тот самый вечер он и думать позабыл о Василии. Когда он вышел из Института, стайка роботов проводила его до машины, где уже сидел робот-шофер, а еще два робота поджидали на заднем сидении. Смеркалось, шел холодный дождь. Машина бесшумно довезла Амадейро до дома, где его встречали еще два робота. И за все это время он ни разу не вспомнил о Василии.
И, обнаружив ее в своей комнате, где она смотрела по гипервизору какой-то замысловатый балет роботов; несколько роботов Амадейро стояли в нишах, а два робота Василии – за спинкой ее кресла, он остолбенел – не столько от возмущения по поводу вторжения в его жилище, сколько от неожиданности.
Отдышавшись и вновь обретя способность говорить, Амадейро гневно спросил:
– Что вы здесь делаете? Как вы попали в мой дом?
Василия выглядела спокойной – в конце концов, она-то знала, что Амадейро приедет домой.
– Что я здесь делаю? – переспросила она. – Вас жду. А попасть в дом оказалось совсем нетрудно. Вашим роботам моя внешность очень хорошо знакома, равно как и мое положение в Институте. Почему бы им не впустить меня, если я сказала, что мне назначили встречу?
– Но это ложь. Вы нарушили неприкосновенность моего жилища.
– Не совсем. Доверие роботов к чужакам не безгранично. Взгляните на них. Они с меня глаз не спускают. И если бы я захотела порыться в ваших вещах, просмотреть бумаги и вообще как-то воспользоваться вашим отсутствием, уверяю вас – мне бы это не удалось. Два моих робота им не помеха.
– Да будет вам известно, – резко произнес Амадейро, – что ваше поведение недостойно космонитки. Я презираю вас и никогда вам этого не забуду.
На сей раз слова Амадейро задели Василию.
– Надеюсь, вы не забудете, Калдин, – ответила она негромко, но решительно, – потому что я сделала то, что сделала, ради тебя – и если бы я отреагировала на ваши оскорбления должным образом, то встала бы и ушла, оставив вас до конца жизни прозябать в неудачниках, коим вы были последние двести лет.
– Что бы вы ни сделали, неудачником я не буду.
– Вы говорите так, словно верите собственным слонам, – возразила Василия. – Но, видите ли, вы не знаете того, что известно мне. Должна сказать, что без моего вмешательства вы так и останетесь неудачником. Мне абсолютно все равно, что вы там замыслили. И еще меньше меня заботит, что сварганил для вас этот тонкогубый кислорожий Мандамус…
– Почему вы о нем заговорили? – быстро спросил Амадейро.
– Потому что мне так хочется, – презрительна ответила Василия. – Все, что он делает или думает, что делает – не пугайтесь, я понятия не имею о его планах – так вот, ничего из этого не выйдет. И пусть я не знаю ничего, но в одном я уверена – ничего у него не получится.
– Да вы просто чушь несете, – сказал Амадейро.
– Советую вам прислушаться к этой чуши, Калдин, если не хотите, чтобы рухнуло все. И не только вы, но, возможно, и Внешние миры, все до единого. Впрочем, вы можете отказаться меня слушать. Дело ваше. Выбирайте.
– С какой стати мне вас слушать? Разве у меня есть для этого основания?
– Вспомните хотя бы, как я говорила вам, что соляриане собираются покинуть свою планету. Если бы вы тогда ко мне прислушались, это событие не застало бы вас врасплох.
– Солярианский кризис еще обернется нам на пользу.
– И не надейтесь, – парировала Василия. – Вы можете думать, что так будет, но так не будет. Кризис уничтожит вас – какие бы меры вы ни предприняли, чтобы с ним справиться – если вы не согласитесь выслушать то, что я обязана сказать.
Слегка дрожащие губы Амадейро побелели. Упоминание Василии о двух столетиях неудач отнюдь не укрепило его дух, равно как и ее слова о солярианском кризисе, и у него не хватило решимости приказать роботам вывести ее вон.
– Ладно, выкладывайте, только покороче, – угрюмо бросил он.
– Если я расскажу все, что должна рассказать, вы мне не поверите, так что позвольте мне сделать это по-своему. Вы можете прервать меня в любой момент, но этим вы погубите все Внешние миры. На мой век, разумеется, их хватит, и не мое имя войдет в историю – историю поселенцев, между прочим – как синоним величайшей неудачи. Так мне начинать?
Амадейро сгорбился в кресле.
– Хорошо, начинайте. А когда кончите – убирайтесь.
– Я так и намерена поступить, Калдин, если, конечно, вы не попросите меня – и очень вежливо попросите – остаться и помочь вам. Начинать?
Амадейро промолчал. Василия заговорила.
– Я уже говорила, что во время своего пребывания на Солярии узнала о разработанных там очень странных позитронных структурах. Они поразили меня – и поразили чрезвычайно, – поскольку то была попытка создания роботов-телепатов. А теперь ответьте, почему я об этом вспомнила?
– Откуда мне знать, – резко ответил Амадейро, – какие именно патологические импульсы направляют ход ваших мыслей.
Василия состроила в ответ гримасу.
– Спасибо, Калдин… я размышляла об этом несколько месяцев, поскольку у меня хватило ума догадаться, что причина этих мыслей не в патологии, а в неких подсознательных воспоминаниях. И мои мысли вернулись в детство, когда Фастольф, которого я считала своим отцом, неожиданно расщедрившись – он время от времени экспериментировал со щедростью, понимаете ли – подарил мне робота.
– Опять Жискар? – нетерпеливо пробормотал Амадейро.