Роботы и Империя - Страница 4

Глэдия вздрогнула. Уже дважды в течение часа в разговоре упоминался Элайдж Бейли. Землянин, проживший такую коротенькую жизнь, он давным-давно умер – сто шестьдесят лет назад, – но его имя все еще волнует ее.

– А почему вдруг это стало так важно? – спросила она.

– Не вдруг, мадам. Два столетия назад жители Земли и Внешних миров шли каждый своим путем и не конфликтовали благодаря мудрой политике доктора Фастольфа. Но существовала сильная оппозиция, и доктор Фастольф всегда противостоял ей. Теперь же, когда он умер, оппозиция стала еще сильней. Уход населения с Солярии еще увеличил ее мощь, и вскоре оппозиция стала главенствующей политической силой.

– Почему?

– Существуют явные признаки, что космониты теряют былую силу, и многие аврориане считают, что решительные действия надо предпринять сейчас или никогда.

– И тебе кажется, что мое свидание с этим человеком поможет воспрепятствовать этому?

– Да, мои ощущения именно таковы, мадам.

Глэдия помолчала. Мысль о том, что она обещала Элайджу верить Жискару, настойчиво лезла ей в голову.

– Ладно. Не думаю, что встреча принесет какую-нибудь пользу, но так и быть, увижусь с ним.

3

Глэдия спала, и в доме было темно – по человеческим понятиям. Однако дом жил, в нем двигались и работали, потому что роботы видели в инфракрасном свете.

Они приводили в порядок дом, приносили продукты, выносили мусор, чистили, полировали и убирали вещи, проверяли приборы, и, как всегда, несли охрану.

Ни одна дверь не имела запора, этого не требовалось. На Авроре не бывало преступлений ни против людей, ни против собственности, да и не могло быть, поскольку дома и людей всегда охраняли роботы, все это знали и одобряли.

Роботы-сторожа всегда были на месте.

Но они никогда не задерживали – именно потому, что всегда были здесь.

Жискар и Дэниел, чьи способности были гораздо выше, чем у других домашних роботов, не имели специальных обязанностей; они отвечали за работу остальных роботов.

В три часа они обошли лужайку и лесной участок, чтобы проверить, выполняет ли свои функции внешняя охрана и нет ли каких-нибудь проблем.

Они встретились на южной границе поместья и некоторое время разговаривали на своем сокращенном эзоповском языке. За десятилетия общения они привыкли понимать друг друга, и им не нужно было прибегать к сложностям человеческой речи.

Дэниел сказал едва слышно:

– Облака. Почти не видно.

Если бы Дэниел говорил с человеком, он сказал бы: «Как видишь, друг Жискар, небо покрыто облаками. Если бы мадам Глэдия стала ждать восхода солнца Солярии, она все равно не увидела бы его».

Жискар ответил:

– Предсказано. Лучше интервью.

Что означало: «Бюро погоды так и предсказывало, друг Дэниел, и это может служить извинением тому, что мадам Глэдия легла спать пораньше. Мне казалось более важным убедить ее согласиться на встречу, о которой я уже говорил тебе».

– Мне кажется, друг Жискар, что главной причиной того, что тебе с трудом удалось убедить ее, было огорчение по поводу оставления Солярии. Я дважды бывал там с партнером Элайджем, когда мадам Глэдия была солярианкой и жила там.

– Я всегда знал, что мадам не была счастлива на своей родной планете, что она с радостью оставила ее и не имела намерения возвращаться. Но я согласен с тобой; ее расстроило, что история Солярии завершилась.

– Я не понимаю реакции мадам Глэдии, – сказал Дэниел, – но очень часто человеческие реакции логически не соответствуют событиям.

– Поэтому иной раз так трудно решить, что будет вредно для человека, а что нет. – Будь Жискар человеком, он вздохнул бы, произнося эти слова. – Это одна из причин, почему мне кажется, что Три Закона Роботехники неполны и несовершенны.

– Ты уже говорил об этом, друг Жискар, и я стараюсь поверить, да не могу.

Жискар помолчал.

– Умом я понимаю, что они должны быть несовершенными, но когда хочу поверить в это – не могу. Оказывается, что я связан Законами. Если бы я не был ими связан, я бы, наверное, поверил в их недостаточность.

– Это парадокс, которого я не понимаю.

– Я тоже. Но я чувствую, что должен объяснить этот парадокс. Иногда мне даже кажется, что я жажду обнаружить неполноту и недостаточность Трех Законов, как например, сегодня вечером в разговоре с мадам Глэдией. Она спросила, как отказ от встречи может повредить ей лично, и я не мог ей ответить, поскольку это вне пределов Трех Законов.

– Ты дал прекрасный ответ, друг Жискар. Вред, нанесенный памяти партнера Элайджа, должен произвести глубокое впечатление на мадам Глэдию.

– Это был лучший ответ в пределах Трех Законов, но не лучший из возможных.

– А какой был бы лучшим?

– Не знаю, потому что не могу выразить его словами или хотя бы понятиями, пока я связан Законами.

– Но за пределами Законов ничего нет, – возразил Дэниел.

– Будь я человеком, – сказал Жискар, – я бы мог видеть за их пределами. Думаю, друг Дэниел, что ты способен на это больше, чем я.

– Я? Да, я давно считаю, что хоть ты и робот, но думаешь почти как человек.

– Ты не прав, – медленно и словно с болью сказал Дэниел. – Ты так считаешь потому, что уместив заглядывать в человеческий мозг. Это вредит тебе и в конце концов может тебя разрушить. Мне тяжело об этом думать. Если можешь удержаться от такого заглядывания – удержись.

Жискар отвернулся.

– Не могу и не хочу. Я жалею, что из-за Трех Законов могу сделать так мало. Я не могу проникать достаточно глубоко из боязни нанести вред. И не могу влиять достаточно сильно – из той же боязни.